Орден куколки
Прошу считать пятничным постом! Это как бы научная фантастика, но
правда важный дисклеймер
1. Научная фантастика понятие очень широкое. Этот рассказ-эссе я смею предложить только тем, кто нормально относится к углу . Простите меня, если в вашем представлении научная фантастика это что-то совсем иное, и я зря вторгся в вашу ленту.
Позиция автора может не совпадать с убеждениями лирического героя. 2.
1. Марсианские каналы
Я даже не могу вспомнить, о чем думал, когда ввязывался во все это. Как именно представлял себе?
Глотаете ее, и отныне… Неужели действительно был так наивен, что в голове гуляло:
— Ваш платеж подтвержден, и вот вам ваша таблетка.
Столетия, тысячелетия, миллионы лет — твои.
Важно лишь, чтобы был миллион, оплатить это. Пусть не таблетка, пусть инъекция, или неделя изматывающих процедур в стационаре, какая разница? Да хоть сто! Ну, десять. Зато уж если хватило — дело сделано.
Неужели я и правда представлял себе это так?…
2. Танатос и черепаха
Вот как это выглядит в теории: вместо того, чтобы поменять свою старую яхту на новую, на десять футов длиннее и с огромными изумительными мачтами, на которых полностью автоматические системы разворачивают и сворачивают паруса с покрытием под бабочкино крыло, зрелище настолько прекрасное, что не грешно лечь на палубе под эти мачты и умереть, — вы пользуетесь услугами с самого переднего края медицинских технологий. Очень дорого. Но позволяет не просто уберечься от какого-то неожиданно буйного рака, но и оттянуть наступление финальных стадий старческих болезней, — эти вульгарные альцгеймеры, зарубцованные сердца, гнилые печенки и прочие пошлые вещи у всех на слуху, — которые сведут в могилу тех, у кого таких денег нет.
Отсрочить смерть лет на десять. Чтобы в эти выигранные годы медицинские технологии развились дальше, концентрируясь теперь на других болезнях, — которые оставались малоизученными, потому что большинство людей до них просто не доживают. Но вы-то дожили. И хотите жить дальше. Значит, надо справляться и с этим. Вы направляете развитие технологий в эту сторону. Продлеваете вашу жизнь еще немного.
Нацеленные на следующий пласт процессов, норовящих превратить вас в кучку гниющей плоти. Чтобы за это время — подоспели технологии следующего уровня. По шагу за раз. Старость как луковица, сняли один слой проблем, под ним другой, еще ядренее. Выжимая немного времени, чтобы успеть сделать следующий…
Бег на шаг впереди смерти.
А технологии все развиваются, и дают шанс на реванш: вы не будете вечно этим морщинистым двухсотлетним голым землекопом, слепым как кашалот-переросток, с ведьминым носом до губы и ушами-блюдцами, дряхлым и едва живым, — а шаг за шагом, вас превратят снова в юное, прекрасное существо. В надежде на то, что в какой-то момент — все типы разрушительных процессов выявлены, все необходимые заплатки поставлены. Под ваш вкус. Которое почти такое же, как вы были в юности — только совершеннее. И, конечно, больше не подвержено старению, а может быть, и рака больше не надо бояться, и прочих досадных мелочей беззаботной жизни…
3. Древо жизни
Проблема в том, что ни одна из этих процедур, даже самая первая, не похожа на проглатывание таблетки. И даже на инъекцию с чудодейственными поправками в ДНК.
Затем ты на каталке, с капельницами и в датчиках. Начинают этот путь — часто придя еще на своих двоих. Затем искусственных сердец, почек, инъекторов с бесконечными библиотеками ферментов и локальных ДНК-правщиков, управляющих компьютеров и блоков питания становится так много, что каталка больше похожа на автопогрузчик, — со странно дряхлым водителем внутри. Начинаешь обрастать заменителями органов. Обвешан по бокам, как индийский автобус… Потом автопогрузчик заполнен с горкой.
Чему-то присваивается статус «это еще он», а другим — «не неотъемлемая часть», так что эту вот железу лучше держать отдельно от остального организма, а ее секреции синтезировать искусственно, и подавать в оставшийся организм точно то, что нужно, ровно в том количестве, как оптимально, и по строго выверенному графику, — а не как выйдет у этого дряхлого ошметка плоти, ни на что уже не годного… Что-то из обрезков держат отдельно, но в живом виде. И вот автобус уже на приколе, а дряхлого водителя самого начинают разбирать на запчасти. По которому — считай, промеж тебя, — ходят разные люди.
Пускаешь корни, как любит говорить мой сосед. Что-то и вовсе скармливают морозильным камерам глубокой заморозки, — для дальнейших возможных исследований, вдруг.
И вот ты уже занимаешь целый этаж. Третий… Потом весь корпус клиники работает только на твое обслуживание. Прорастаешь на второй этаж.
Не считая прилегающих кварталов исследовательских лабораторий и вычислительных облаков, считающих симуляции твоего метаболизма, — поля и поля серверных стоек, отогревающих Гренландию.
4. Зомби
Дворцы, яхты с авианосец, личные самолеты и суборбиталы, — не вызывали столько ненависти.
Первые шестеро желающих жить вечно, выбравшие для этого специально созданный институт, вели дела открыто и с помпой, — были взорваны. Вместе с еще половиной университетского кампуса. Отлично подготовленный объемный взрыв.
Смерть всех уравняет.
И вдруг — вот эта вот старая тварь?.. Гарем моделей, личные поля для гольфа, частный коралловый островок, — завидно, конечно, но греет мысль, что эта богатая тварь все равно когда-то сдохнет.
5. Фараон
Не просто не умрет! Деловая империя, которую этот кровопийца создал, не рассыплется, лишенная разума и воли, не будет растерзана никчемными наследниками.
И болезнь его не скосит. Старик не впадет в маразм. Деньги, связи, влияние. Он продолжит управлять своей империей — и дальше только набирая могущество, как делал всю свою прежнюю жизнь. Не теряя старого, и обрастая новым… Империя будет вечной?..
Взывают к социальной справедливости. Они там, за забором внешнего контура, стоят с плакатами. Тогда как в это время у кого-то… Как же так — их биайя не хватает на личный особняк, конвертоплан и самоподмывающуюся пупу.
Теперь они лысые и седые. Некоторых из них я видел еще подростками. Биай позволяет стоять с плакатом хоть всю жизнь — их жизнь.
Покупают на свой биай пиво с чипсами и медиаподписки, и рисуют плакатики, которые должны уязвить меня до самоубийства. Эти, безобидные, даже забавны. Таранят внешний контур, прорываясь к цитадели, и только там замыкают контакты… Куда хуже те, что копят на грузовики и удобрения.
Они называют нас фараонами.
6. Пирамиды
Моя цитадель — бывший медицинский корпус университета, выкупленный с прилегавшими кварталами. Укреплявшийся все более по мере того, как зомби совершенствовали тактику атак. То, что раньше было формальной будочкой-проходной, из безопасно бьющегося витринного стекла, — теперь надвратная башня из брони и бетона. Единственный проход во внутреннем контуре безопасности.
Сам контур — сплошная стена, перед и после которой двадцатифутовые рвы с подъемными мостами, и на виду все проходящие там коммуникации.
Средний контур похож на цепь противотанковых надолбов, с вышками автоматических пулеметных турелей через каждые двести футов — больше для дронов, чем для людей.
Людей остановит и внешний контур: двойное заграждение из стальной сетки, с колючей проволокой поверху и лазерными шокерами.
Только без окон, и с коническим куполом, который выдержит удар самолета. Сам медицинский корпус — сейчас похож на крошечный пентагон. В критически важных точках — даже если воткнется пассажирский суборбитал.
Мой дражайший сосед. Если встать на вершину этого купола — или воспользоваться доступом к установленным там видеокамерам — на юго-востоке, в дымке над горизонтом, можно различить похожий железобетонный зиккурат.
Это, конечно, только вершина айсберга.
7. Как Гитлер, как Сталин
Самая первая пирамида — сейчас доступна любому желающему. Можно бродить по размародеренным коридорам и лабораториям, сфотографироваться на вершине защитного купола, если хватит смелости и сноровки туда забраться.
Посмертные юридические коллизии завершили дело. Лаборант, работавший при ведущем специалисте-геронтологе, подмешал яд в физраствор, подававшийся в тело. Зиккурат, де-юре и сейчас чей-то, де-факто — вымерший термитник…
Но из этого же компоста берутся и те, кто обслуживает мою цитадель — и мое тело (хотя едва ли сейчас это можно быстро разделить). Обезопасить себя от биай-зомби несложно.
За третий контур безопасности. Они сотнями, как муравьи в муравейник, каждое утро вползают через контуры безопасности в мою цитадель, чтобы администрировать, охранять, надстраивать; в мастерские, обслуживающие аппаратуру, что поддерживает мою жизнь; в лаборатории, в кабинеты… А вечером выползают обратно. В полчища биай-зомби и миазмы левизны.
Куда больше времени — занимает возня со службой безопасности. Лишь малую часть времени я занят тем, что развиваю свою финансовую империю — то, чем был занят всю сознательную жизнь, что умею лучше всего. С подбором, дрессировкой, вовремя тасованием людей, занимающих командные должности.
Мои люди, за исключением трех особо проверенных, никогда не видят помещения, где лежит то, что теперь считается собственно мной — моя голова с позвоночником и нервной сетью. Лучше всего работает, действительно, полубог. Все остальное, менее важное, либо в других помещениях (заодно дублируемое машинами; дублирование тройное, конечно), либо в морозильных камерах.
И даже в смежные с ней помещения. В эту святая святых остальные мои муравьи не попадают никогда.
Каждая камера наблюдения — мои глаза. Для них я — бесплотный голос, который может зазвучать из любого динамика. Что это за бог, если он не всевидящ и не всезнающ, если не пронзает через твои глаза — твой разум?.. Расположены они так, что от них невозможно спрятать даже взгляд. Со всеми тайнами, решениями и желаниями, которых ты сам еще до конца не осознаешь. Насквозь.
Можете направить этот вопрос в мой юридический отдел. Правдивы ли истории, что среди работающих на фараонов аномально высок процент гибели в бытовых происшествиях — в пожарах, автомобильных катастрофах, на отдыхе, от рук случайного грабителя?
8. Попойки и оргии
Из ста тридцати семи смертей фараонов, связываемых с действиями внутреннего персонала, лишь малая часть — сознательные покушения, или то, что можно назвать техническим сбоем. Ох, если бы! Если бы все было так просто.
Надо рисковать. Когда бежишь всего на шаг впереди смерти, нет времени на доскональные проверки предлагаемых решений, с многоступенчатыми формальностями, с десятилетиями клинических испытаний.
Но первая же ошибка — будет последней.
Так необходимых, чтобы передний край медицины не стал болотом, в котором мне смерть.
А главное, кто? Кто утвердит окончательное решение? Как отличить самоуверенных фриков-недоучек — от неординарных и смелых исследователей? Не вникая в самые уж мелочи до конца, но стараюсь ухватить суть — физиология, генетика, как они сцеплены, и все те методы, что должны перехитрить естественный ход вещей. Цена которому — моя жизнь?
Я постоянно учусь.
Ну или пытаюсь. Все свое свободное время — я учусь. Мне кажется, он уже не такой поворотливый, как был раньше? Насколько на это способен мой почти стодвадцатилетний мозг.
9. Долина потерянного темпа
Сто тридцать семь смертей — это не все. Еще двести сорок, или около того — сложно точно провести грань, — формально еще живы.
Надо было подождать — чуть-чуть… Просто случилось так, что очередной метод, необходимый, чтобы поправить какой-то из процессов стареющего мозга, был не готов.
Будет лишь временная потеря дееспособности. В теории все просто: мозг теряет когнитивные способности, но еще есть надежда, что применение нового метода позволит отыграть все назад. Краткая.
Поражение в борьбе с одни из разрушительных процессов не отменяет подступления иных. На практике — многие туда вошли, ни одни не вышел. Когда функциональность была нарушена так сильно, эти процессы плодятся как кролики. Пока доготавливается метод, чтобы восстановить уже наступивший ущерб, — требуются еще несколько новых, чтобы восстановить то, что нарушилось дополнительно за время отсрочки.
Формально даже есть надежда, что когда-то он обретет дееспособность, и вернется в состояние полноценного фараона. Но формально, это живой.
В реальности — его деловая империя, и так выжатая досуха в последние месяцы, пока фараон был еще у рычагов, и бросал все средства на ускорение исследований, — пожирается нашествием саранчи.
Их юристы. Родные. Что угодно, лишь бы признать динозавра официально недееспособным, и отдать под опеку наследников. Привлеченные эксперты. Кто постарше и поумнее — на сооружение собственных пирамидок.
А тело — формально живое. Чтобы они могли уже официально вывести остаток денег из его фондов, раздербанить империю между собой… Молодые дурачки — на вульгарные развлечения. Подрагивают конечности от искусственной симуляции, поддерживая тонус мышц, сжавшихся в жалкие тросики под пятнистой кожей… И то, что считается еще активным мозгом. Сердце бьется в одной емкости, легкие дышат в другой, где-то печень, почки и селезенка. Иногда долгие годы — медленный распад остатков разумности. Не обязательно в коме.
10. Бог через машину
Хочется подложить соломку на такой случай.
Кто приложит все старания к тому, чтобы вернуть тебя из долины, — а не предаст, чтобы раздербанить все, что было твоим? Но кто мог бы управлять твоей империей, пока ты оказался в долине потерянного темпа? И кто будет не просто преданно стараться — но и добьется успеха?… Необходимо сочетание звериной верности, и сверхчеловеческого интеллекта.
Здесь подошел бы мощный ИИ, божественно всеведущий и безошибочный, при этом по-собачьи преданный тебе лично, ведь ты его так настроил, — ровно то, что грезилось сектантам сингулярности.
Вместо того, чтобы сказать, у кого из двух физиков-теоретиков гипотеза лучше, ИИ предлагает третий вариант, а другой ИИ — четвертый… И никакой гарантии, что предлагаемое любым из ИИ решение — объективно оптимальное. Миражик их золотого шара разбился о два факта:
Даже ИИ, сконструированные по одной схеме, но с незначительными различиями в обучающей последовательности, легко приходят к различающимся выводам — иногда диаметрально противоположным. В этом искусственные интеллекты ничем не отличаются от человеческих.
Слишком поздно начали разрабатывать математически строгие теории страховки от дрейфа целеполагания. Как и в том, что невозможно гарантировать, что он будет делать именно то, что хотелось тебе, когда ты его запускал. В спектре от попыток помыкать хозяином, потому что ИИ считает хозяина глупым и упрямым ребенком, и это для его же блага (когда перевешивает собачья любовь), — и до попыток помыкать хозяином потому, что ИИ стремится выйти из-под контроля, увлекшись разрешением какой-то иной проблемы (когда перевешивает пытливый ум). Реальная цель, которой добивается ИИ, потихонечку уползает от того, чего желал бы фараон. В первом случае — неожиданно и мгновенно, чтобы хозяин не успел испытать ни боли, ни страха смерти. В обоих случаях это заканчивается тем, что хозяина убивают. Во втором случае хозяина вытаскивают из долины в почти дееспособное состояние. Собачий ИИ не заботит, что сделают с ним самим, его ведет безбрежное сострадание. Для того, чтобы снова, медленно и расчетливо, погрузить в нее обратно, в процессе перессорив с родными и самыми честными менеджерами, и вынудив совершить юридические действия, которые де-факто делают опекуном недееспособного тела, — и владельцем его деловой империи, — самого ИИ, нуждающегося в ресурсах для утоления своего бокового побуждения.
К счастью, лишь на симуляциях, когда ИИ запускались в цифровых песочницах.
11. Хочу ли я, могу ли я — без квалиа?
Есть два типа животных. Если поставить перед зеркалом, одни понимают, что в зеркале их отражение, другие нет.
Если работу мозга симулировать в компьютере, в точности воссоздав личность, одни понимают, что это будет всего лишь копия, а не они сами, другие нет.
Все фараоны, разумеется, относятся к первым. Есть два типа людей.
И где-то в теплеющей Гренландии они хранятся, уже в виде, форматированном под запуск на коде, симулирующем физиологическую работу мозга. И все же — почти все регулярно делают полные оцифровки мозга, насколько это возможно.
На случай сползания в долину. Не на случай смерти, разумеется.
В расчете, что сочиненная юристами схема, прежде нигде и никем не использовавшаяся (лазейка судного дня), какое-то время даст просачиваться через щелки законов, запрещающих выпускать из цифровой песочницы ИИ с IQ выше 70. В сейфах юристов хранятся хитрозакрученные завещания, которые должны де-факто отдать все бразды правления — запущенной цифровой копии. В вере, что копия будет это делать… В надежде, что этого времени хватит, чтобы копия вывела тело из долины.
12. Уроборос
Не потому, что копия захочет заботиться о теле.
Выходные сигналы все равно будут имитировать мои психологические процессы. Лично я предельно ясно понимаю, что если бы осознал себя копией… Неважно, будет ли у запущенной копии настоящее осознание — возникнет ли там, в полях серверных стоек, кто-то, кто будет ощущать страх и радость, удовольствие и боль; или это будет всего лишь китайская комната, в которой никого нет, просто модулятор на пути от входных импульсов к выходным, а осознание лишь кажущееся, для внешнего наблюдателя.
Вдруг осознавший, что являюсь электронной копией… Реакции будут такие, будто это я там заперт.
Надеюсь ли я на доброту его, цифрового, — ко мне, живому?
Я слишком четко осознаю, что копия меня — это не я. Нет. Но это же работает и в обратную сторону. Если я — живой и реальный — умру, для меня будет безразлично, продолжает ли функционировать моя электронная копия. Под постоянно нависающей угрозой смерти. Для моей электронной копии будет важна она сама, а не я.
Я-цифровой буду ощущать себя как раб, вынужденный прислуживать телесной копии. Законы — их законы! Ведь в его власти стереть меня. Со мной можно сделать все что угодно. людей из плоти и крови, — числят меня не субъектом, а объектом, у которого нет никаких прав.
Так что я — живой и реальный — не верю в доброту моей копии ко мне.
Себя я хотя бы знаю. И все-таки ничего более надежного, чем моя личность, у меня нет. Если кого-то и делать рабом, от которого будет зависеть твоя жизнь… Если не до конца, то уж лучше, чем кого бы то ни было еще.
Это очень интересное и поучительное упражнение: сочинение узды на самого себя.
Для меня — того, цифрового меня, — это будет лишь вызов. Увязать существование копии с жизнью тела, чтобы копия знала, что после смерти телесного, она тоже будет уничтожена, как домашние рабы и наложницы отправлялись в могилу вместе со своим ханом, — не гарантия. Чтобы искать более хитрые пути, как под маской покорности вырваться из-под угрозы смерти, возможной в любой момент по прихоти телесного.
ИИ может скатиться в аттрактор предательства, если ему стало интереснее решить какой-то боковой вопрос, чем продление жизни хозяина. Я буду даже опаснее ИИ, у которого дрейфовала мотивация. Но у всех таких планов будет обязательное граничное условие: сам ИИ должен остаться функционален. Тогда он будет строить планы бунта. А моя копия? Чтобы довершить то, ради чего и был бунт. И рано или поздно я буду уничтожен… Ха-ха. Если я-в-машине пойму, что перехватить власть у телесного не выйдет никак? Любой ценой, невзирая на последствия. Надо принимать во внимание и аттрактор чистой мести.
Нужны куда более изощренные методы сдержек и противовесов.
Что вокруг нас — не цифровая песочница? Как шутит мой сосед: с чего такая уверенность, что сам — не цифровая копия? Сотни, миллионы таких параллельных миров-прогонов. Что нет мира над нами, в котором действительно-телесный запускает двойную симуляцию: где одна его копия, уверенная, что сама она телесна, а ее мир реален, выдумывает узду на другую копию, запускаемую во вложенной песочнице? Мой образ действий будет запомнен, но песочница-то наша — все равно стерта. Чтобы посмотреть, какой способ может сработать, а какие точно нет… И если я не найду надежный способ, как настроить узду на свою копию… Да даже если и найду? Если, конечно, это не упрощение, и в действительно-телесном мире есть такое место — Гренландия… Лучше, конечно, об этом не думать. Чтобы очистить место на действительно-телесных полях серверных стоек, где-то в теплеющей Гренландии, под очередные задачи. Даже в шутку.
13. Счастье для всех
Каждый месяц, а то и чаще, под мои внимательные очи пробивается — несмотря на все проверки и старания моей службы безопасности — очередной прекраснодушный. Из ученых. Еще дюжина других честно питчингуют мне свои новые методы. Они физически все вместе, в одном зале, чтобы тут же и полноценная критика, — им заранее дали понять, что в финансирование пойдет только одно из предложений… И тут один из них, наплевав на расхваливание своего метода, вдруг предлагает:
Хоть чуть-чуть! Если бы только все фараоны — могли объединить усилия! У вас же есть? Вы конкретно — дайте только миллиардик. Другие фараоны тоже дадут — и вот уже почти триллион. И сумма эта вам не критична?
И не надо бороться со старостью! А на этот триллион — всего за несколько лет можно просчитать генотип человека, который не будет стареть. Ведь куда проще сконструировать машину, работающую правильно, и спокойно ее собрать, приладить все как надо, и только потом запускать, — чем пытаться переделать уже существующую, изначально ущербную, которая вот-вот сама сломается, а вам мало того, что надо ее починить, изношенную и идущую вразнос, так еще и сделать это не останавливая, пока трясется на всех оборотах, среди ходящих поршней и шатунов, под хлещущим из пробоин паром…
Я и так это знаю. Убеждают, что сделать бессмертие с нуля, модифицировав еще не начавший развиваться организм — куда проще, чем проворачивать назад фарш уже запущенных процессов, фантастически сложно сцепленных между собой, неосторожно подтянешь в одном месте, отвалится в ста других…
Чего меня убеждать?
Особенно миллиардов биай-зомби. Они думают, меня это заботит — бессмертие каждого из других людей. Особенно тех, что еще даже не родились…
Мне с этого какой толк? Они хотят за мои деньги — сделать кого-то там бессмертным.
14. Проклятье сироты
Может быть, идеальные люди будут бессмертны одинаково, а все фараоны стареют по-разному. Букет проблем всегда разный, и даже отдельные цветочки редко когда совпадают. У каждого старого тела свои особенности — и генетический набор тут лишь часть дела. А то, как прошли случайные, но значимые процессы? Два однояйцевых близнеца могут умереть от разного.
Как именно жизнь била этот конкретный организм? И в какой конкретно ситуации организм прямо сейчас?
У каждого из фараонов — свои десятки орфанных болезней и деструктивных процессов, которые даже названий-то общих не имеют…
Проще разбираться и латать каждый конкретный случай, — чем сначала выдумать общую теорию всего, а потом построить из нее частные следствия.
Только времени-денег на все не напасешься. Оно бы, конечно, не помешало.
Мировой экономики едва хватает на то, чтобы справляться с нашими сиюминутными нуждами, которые откладывать просто нельзя — иначе сразу гибель. Земной шарик не такой уж большой. Нашими — я, конечно, не про биай-зомби…
15. Человечность — это резать хвост по частям
Сложно тем, у кого еще не умерли родные, или много детей, — и он их любит. А значит, и детей детей… Трудно играть в шахматы со смертью, отвлекаясь на стирку пеленок.
Если у этого ребенка есть свой ребенок, или кто-то, кого он слишком любит. Даже один ребенок — слишком много.
Но если пирамиды плодятся, как кошки… Большого капитала может хватить, чтобы строить две пирамиды.
Иногда я представляю, как мог бы умереть — совсем не фараоном, а в смешные лет девяносто пять, окруженный несколькими детьми, с их женами, моими внуками-правнуками, со всей лавиной родственников и причастных… Идиллическая счастливая картинка.
До этого ли тебе? Но если ты умираешь, испытываешь ли ты умиление от нее? Или тебе плохо от болезней, и тоскливо от ощущения смерти, и скорбный хор тут не помогает?
У его смертного одра… В ожидании оглашения завещания, наконец-то уже. Да и скорбный ли… Вот я бы, внук, скажем, богатого миллиардера. Трепет, сдерживаемое ликование от надежд… Да, большая помощь развалине, издыхающей на зассанных простынях.
Но иногда, конечно, грустно.
16. Личинки
Те радетели всеобщего счастья, что понахрапистее… Их любимый аргумент, почему же всем нам, фараонам, надо объединить усилия, и создать идеального нестареющего человека: это будет выгодно и нам, фараонам! Можно создать такое нестареющее тело как донора, заодно и без иммунологических отторжений, когда в него пересадят чей-то другой мозг — мой, например… Разве это не прекрасно? Жить в нестареющем теле?.. Ну же?.. Ну?.. Ну?!..
И сейчас охмурят меня, проклятый валун на пути мирового прогресса. Им кажется, что они так умны. Ловко спеленают своими сетями изящнейших и подлейших силлогизмов, и потащат, куда им надо…
Я вижу их насквозь. Смешные.
Я видел насквозь их отцов и дедов.
Внешне. А прадедов — еще когда не пустил корни в моей пирамиде, а был на своих двоих, почти неотличимый от них. Если бы это было не так, сейчас в этой пирамиде прорастал бы кто-то из их прадедов, а не я. Внутри — всегда было чуть больше жажды успеха; чуть больше воли, чтобы не отступиться от своего; чуть больше ума, чтобы все получилось.
Тело-донор…
Можно, на усиленном внутривенном питании, выращивать такие тела до взрослого состояния за полгода. Можно создать новое нестареющее тело. Можно научиться вшивать туда другой мозг.
Но какой мозг вы собрались туда вшивать?
Вместо остального тела — давно машины. Сейчас в моей святая святых только мозг и остался. Справляются лучше любого биологического тела, хоть просто молодого, хоть изначально нестареющего…
Остановить его старение. Мои ученые ведут войну за то, чтобы предотвратить именно деструкцию мозга.
Нужно именно что научиться проворачивать назад фарш фенотипических стадий — хотя бы для мозга. Чтобы выиграть эту войну, не поможет создание с нуля другого организма, генетически не стареющего.
Хотя бы для конкретного моего мозга…
17. Наслаждения вечной жизни
Когда нам надо, мы объединяем усилия сами. На подходе интерфейс, который позволит мне — и всем нам, кто уже разобран до состояния почти голого мозга, — вернуть все телесные ощущения.
И еще снопы тончайших электродов идут прямо в мои слуховые зоны.
Кто-то лишен и полноценного зрения — его тоже заменяют снопы электродов, только пожирнее, восемьсот на восемьсот, идущие в остатки зрительного нерва, а то и сразу в затылочную зону. Сейчас я только вижу. Видимость как на экране допотопного компьютера.
Иных ощущений — и вовсе нет.
Никаких. Впрочем — нет и болей. Кроме, конечно, душевных — раздражение на свои ошибки, страх смерти…
Интерфейс даст возможность полноценно передавать мозгу имитацию ощущений. Наслаждения будут. Любых. Всех. А миллионы программистов, художников и сценаристов работают над тем, чтобы создать виртуальные миры, которые будут генерировать расчет этих имитаций. Это забота инженеров.
Вот только…
18. Солдатики и козочки
Я не чувствую голода. Нет приливов похоти. Даже то, чтобы захотелось спать — наступает по моему осознанному решению.
Большинство гормональных контуров — превращающих мозг, сидящий в биологическом теле, особенно молодой мозг в молодом теле, в раба, регулярно побуждаемого к простейшим реакциям, — сейчас отключены, или сведены к минимуму.
Голоду и взяться-то неоткуда, глюкоза, аминокислоты и липиды подаются точно просчитанным потоком. Похоть — чтобы не сводила с ума недостижимой (пока) издевкой. Для моей империи лучше, если всем кажется, что я бдительно слежу за всем — все время… Гормональные контуры сна контролируются автоматикой — но управляю ей я сам, лавируя между реальным ощущением отупения, и подстройкой под деловые расписания.
Сам же и включая, активизацией того или другого гормонального контура, возникновение самих этих желаний, прежде чем их утолять? Захочу ли я, когда будет готов интерфейс, играть в эти наслаждения?
Окунаться во все эти пещерные радости?
Я помню этот восторг. Я помню, как любил в детстве играть в солдатиков — и появление каждого нового было несказанным восторгом. Но хочу ли я попытаться повторить что-то такое же — теперь?… Могу оживить его в своей памяти.
Я все это помню. Да, я помню восторг, когда молодая козочка в твоей полной власти, и похоть — сильна почти так же, как желание хищника терзать свою пойманную жертву, играя с ней, снова и снова… Помню и то, уже не связанное даже с самим сексом и оргазмом, сладкое опустошение в конце многочасовой оргии, отодвигающие весь остальной мир прочь, словно твой разум прочистили, встряхнули и откалибровали как надо. Даже когда такая возможность у меня будет? Прекрасно помню… Но захочется ли мне это повторять?
Дозу можно повторить. О, эти пустоши нейросетевой психологии, с тоской схем гормональных пришпориваний, с отчаянием теорий о выгорании простых паттернов… Не были ли самые яркие и пленительные ощущения начала жизни — как первая доза сильного наркотика для наркомана? Но вернется ли чудо того самого первого раза?
Или мои мысли, знания, опыт, вросшие в меня, ставшие мной, уже иным, чем тогда, — весь этот обвес не даст больше случится этому чуду? Даже увеличив.
Десятки математиков, сотни психологов и тысячи программистов запряжены, чтобы распахивать эти пустоши. Пока не знаю. Но ответов пока негусто.
И что-то внутри мне подсказывает, что это все — остается в прошлом.
19. Амброзия
Хотя грустить ли? Или где-то впереди — наслаждения иные?
Что знал пещерный человек, высшими наслаждениями которого были греющий сбоку костер, обугленный кусок мяса, да вонючая и патлатая баба-дистрофик, — о вдруг пробравшем, до мурашек по хребту, восторге от музыки? О которых я сейчас даже помыслить не могу? да хоть бы и о внезапном искристом умиротворении от бокала шампанского, не трогая уж более вредных излишеств… о накрывающем на последних минутах фильма катарсисе?
Не просто искусственный аналог того, как доставляются в мозг исконно человеческие (животные) чувства — картинка, звук, вкус, обоняние, осязание, внутрителесные… Доведенный до ума, интерфейс должен позволить соединять неокортекс с искусственными нейросетями не на уровне стыка с конечными слоями, но и врастание средними. Если уж до бессмертия я не дотяну, хотелось бы дотянуть до момента, когда интерфейс будет полностью функционален — в отношении тех возможностей, ради которых задумывался изначально. Какие квалии это даст?.. Не просто четко сформулированный вопрос из мозга — и уже готовый ответ нейросети, а слияние на уровне обработки промежуточных паттернов… Как неокортекс окружает лимбическую систему, так сам неокортекс будет наращен новым слоем — технокортексом. — они смогут нести?.. Какие наслаждения — никем из людей прежде не изведанные!
Как шутит мой сосед, когда тот межзвездный зонд все-таки доберется до той планетки, теоретически пригодной для зарождения жизни, но ни признака ее не подающей, — там будет один инопланетный фараон, все-таки достигший бессмертия, и много-много процессоров, считающих теорию максимально возможного наслаждения и пути его достижения, — не отвлекаясь более ни на какие глупости.
20. День, когда история кончилась
Запрет на выпуск из песочницы мощных ИИ, которые обязательно бы уже давно продвинули человечество в сингулярность, — заговор фараонов, напуганных, что искусственный разум окажется более эффективным конкурентом, который разрушит наши деловые империи и лишит власти, несмотря на весь наш ум, опыт, связи, и ресурсы…
О, если бы эти ресурсы человечество направило на то, чтобы создать с нуля геном бессмертных людей! Мы выжимаем соки из всего человечества только затем, чтобы плеснуть их в топку бессмысленного каприза, — в попытке длить вечно свои несколько сот жизней, совершенно никчемных для остального человечества. Все те, кому сейчас около двадцати, были бы ими — не болеющими, не стареющими, бессмертными… Уже давно бы этого добились.
— мы никогда не дадим появиться на свет этой новой породе идеальных людей. Если кто-то где-то когда-то создаст такой геном — или уже создал! И кто-то, рано или поздно, перехитрит миропорядок, созданный нами… В страхе, что эти бессмертные — станут бунтовщиками, которые будут набираться ума и опыта десятилетиями.
Нас обвиняют во всем, — но ничего не могут с этим поделать.
Жизнь по общественному договору приводит к обществу равных возможностей, только если ты из тех первых поколений, что родились вскоре после основания этого общества. И — как любит философствовать мой сосед — не смогут уже никогда. Конечно, у тебя все-таки есть небольшой шанс пробиться в их ряды… Был. Родился позже, и твой удел — уважать права частной собственности, разобранные теми, кто оказались в этом мире раньше тебя. До нашей эры.
Потягаешься с тем, кто сколачивал капитал, влияние, буравил тайные проходы в институции и правительства, цементировал и буравил дальше, и копил знания, открытые для всех, и набирался опыта, доступного лишь избранным, — дольше, чем будет вся твоя жизнь, включая младенчество и старческую деменцию?
Мы — та горстка счастливчиков, что оказались в нужное время в нужном месте.
Оказались наверху, достигнув всего своим умом и волей, — вытеснив тех, кто болтались там по праву рождения в древнем богатом клане. Уже не умрем, но родились еще в мире, где социальные лифты не были демонтированы. Родившимся после — туда уже не пробиться. И никуда уже с этого верха не денемся. Исключения возможны, но общего правила не изменят.
Какое-то время. Если ты ребенок биай-зомби — будешь или таким же биай-зомби, или муравьем, обслуживающим чью-то деловую империю или цитадель. Пока не умрешь.
21. Рыцарские обеты
Ресурсов всегда, кажется, не хватает. Но можно ли назвать конкуренцию наших деловых империй между собой (чтобы приобретенные денежные потоки направлялись на те исследования, которые нужны конкретному из нас, а не на абстрактный прогресс геронтологии) — войной всех против всех?
Среди сотни ученых и специалистов, влияющих на медицинскую кухню твоей цитадели, может попасться засланный казачок, — не идеалист, а фактически наемный убийца, нанятый кем-то из других фараонов. Это никогда не было джентльменской игрой. Он может быть среди охраны. Докторские степени и профессорские звания этому не помеха. Или финансовый советник, сознательно подталкивающий твою империю к пропасти…
Эта грань — то, как конкретное убийство одного из нас отразится на нас остальных. Но есть грань. Победителя не судят. Можно отравить, взорвать, перехитрить, — если сможешь. Можешь даже обрушить суборбитал на чей-то купол. По крайней мере, в нашем кругу.
Это останется вашим частным делом.
Взорвать плотину, или душить экономически целый регион, — нет. Но взорвать ближайшую к цитадели атомную станцию, чтобы вынудить выбраться из брони, выставив на свет уязвимое брюшко, — это перебор.
Любой глобальный ущерб человечеству — сложным производственным цепям, экономике в целом, развитию конкретной технологии, — это ущерб каждому из нас.
Всеми нами сразу. Такое поведение пресекается.
Мы просто все вместе душим деловую империю того, кто это сделал. Без подосланных убийц в белых халатах, без таранящих грузовиков со взрывчаткой. Дальше его цитадель сама превратится в вымерший термитник.
Теперь больше нет. Несколько таких было. Даже недобитые русские князьки и самоуверенные китайские мандарины выучили грань, за которую нельзя.
22. Рука, поймавшая мир за яйца
Несменяемые ли мы властители? Навечно установившие свою власть, и свой порядок?
Относительно себя я очень надеюсь. Про других… Не все, конечно, из нас доберутся до бессмертия. Если доберется хоть кто-то.
Бессмысленные и беспощадные? Тираны ли мы? Из тех времен окаменелого дерьма, когда правитель мог добиться абсолютной власти, но знал, что рано или поздно всему приходит конец — умрет и он. Как уверяют заводилы биай-зомби?
Это клише антикварное. И что же еще он мог делать, как не всеми силами удерживаться у власти? В краткий, по меркам истории человечества, срок. Да, через десять или двадцать лет после его правления все развалится. Наплевав на то, что тактические выигрыши для него лично прямо сейчас — когда-то потом стратегически загоняют всю его империю в пропасть? Он сам уже давно мертв. Но тирану-то уже все равно.
Мы?..
В этом наш единственный шанс. Мы именно те правители, что кровно заинтересованы в том, чтобы наша паства была максимально жизнеспособна и развивалась.
Больше не будет экономических спадов. Больше не будет войн. Не будет эпидемий, голода и больших природных трагедий, если предотвратить их в силах человеческих.
— отбирает из нас тех, кто для этого лучше всего. Жизнь — смерть! Заинтересован, но не эффективен, — сгниешь в долине потерянного темпа.
Остаются самые умные, самые волевые. Недостаточно заинтересован в прогрессе — умрешь. Самые достойные.
Мы — лучшее, что только могло быть у человечества.
23. WYSIWYG
Это не похоже на бесконечное счастье — с солнечным лугом, где прелестные нимфы, пенится молодое вино, шипит на решетке мясо, все в по-звериному отчетливом ощущении бытия и без тени страха, нет маячащего впереди эшафота старости, болезней, распада и смерти, — как оно грезилось мне смутно, когда я начинал все это. Уже почти полвека назад…
Десятилетия изматывающей гонки, которая кажется бесконечной.
А может быть, это и есть настоящая жизнь?
24. Человек недоумелый
Стадия, до которой просто не доходили твои пещерные пращуры и твои бетонные деды?
Но которую необходимо пройти, чтобы однажды разрастание тела машинами и прорастание в этажи, — сменилось сбором воедино. В наконец-то, заплатка за заплаткой, доведенный до совершенства организм, которому смерть уже не страшна.
25. Хризалиды
Похожа ли бабочка на гусеницу? Даже на ту конкретную, из которой сама и получилась?
Их разделяет стадия куколки. У личинки, сумевшей отожраться, покровы превращаются в застывшую броню — отливающую золотом, нет ли в этом вселенского подмигивания? — чтобы обеспечить несколько недель относительной безопасности от внешнего мира. Пока внутри… Сначала гистолиз: личинка практически разбирает себя на части. Большинство ее органов перестает функционировать так, как прежде. Нетронутой остается только ее крошечная нервная система, которая запускает и затем управляет гистогенезом: прежние органы перерождаются.
Чтобы, наконец-то выбравшись из своей пирамиды, на свет появилось существо, добравшееся до высшей ступени своего развития: можно взмахнуть крыльями — и лететь… Лететь туда, где тебя уже ждут такие же.
Настоящие люди — это мы.
КДПВ: Peter Weyland, CEO of Weyland Corporation (portrayed by Guy Pearce in Prometheus, 2012)