Что есть по контент-маркетингу в Британке, и зачем записывать подкаст с папой
Это — подкаст с контент-мейкерами и руководителями в сфере контент-маркетинга. Гость 14-го выпуска — Ирина Сергеева, директор по коммуникациям Британской высшей школы дизайна, ментор в проекте Google Launchpad и автор независимого подкаста «Ну, па-ап!».
Ирина Сергеева, директор по коммуникациям БВШД и автор подкаста «Ну, па-ап!»
alinatestova: У нас подкаст про контент, и коль скоро ты возглавляешь коммуникации в Британской высшей школе дизайна, сегодня хотелось бы поговорить, как делать коммуникации в образовательном учреждении.
Какие особенности есть в коммуникациях у вуза или любой образовательной истории? Как это отличается от любой другой компании или бренда?
Ирина: Надо начать с того, что Британка — это нестандартный вуз. Везде, где меня просят рассказать про моё отношение к нему, я всегда начинаю с того, что я сама — выпускница классического образовательного учреждения, Московского государственного университета.
А Британка эти стереотипы рушит каждый день. Я взросла в «классической академической схеме» и привыкла к ней. Коммуникации в любом случае строятся вокруг продукта, диджитального или аналогового. Наверное, мне повезло в том, что я работаю в коммуникациях этого учебного заведения и этого «продукта». И это — продукт, в который я верю.
Мне нравится работать над коммуникациями того, что человека просвещает и улучшает с точки зрения познания и отношения к миру. Продавать образование — это другая история, чем продавать мобильные телефоны или что угодно. Человек, работающий в коммуникациях Британки в этом случае, очень сильно привязан к продукту и немного продуктолог.
В образовании это — синергия, что её разорвать невозможно. Сейчас очень много споров насчёт того, кто такой product owner, кто такой проджект-менеджер, где заканчивается сила маркетинга и вступает сила продуктолога, и где при этом sales-менеджеры.
Слава богу, у нас так не работает. Я не могу сказать, где заканчивается компетенция наших отделов учебного и академического качества и начинаются чисто коммуникации, чтобы нам просто отдали продукт и сказали: «Ребята, продавайте». Поэтому мы ещё и немного такие дизайнеры образования и «примазываемся» к этой стезе. Люди, которые работают над формированием правильного посыла вовне, должны понимать чётко, что они продают.
А: Для меня тоже, как для выпускника достаточно классического вуза, — Высшей школы экономики — немного странно ощущать, что человек, который отвечает за коммуникации, работает в теснейшей связке с учебным отделом. Хотя в Вышке, может, это уже не так. Учебный отдел — казалось бы, что может быть менее забюрократизировано.
И: Я надеюсь, наш учебный отдел не слушает подкаст, они расстроятся.
Пусть это образовательный бренд, но не тот «вузовский» подход, который все знают. А: Наверняка это не так, но удивительно, как вузы — в этом случае Британка — меняются в сторону того, что мы привыкли понимать под современным брендом.
И: К которому у нас все привыкли.
А: Да.
У нас есть огромное количество образовательных продуктов. И: Так правильнее, потому что мы ориентируемся на международный опыт и пытаемся его аккумулировать.
Там люди позволяли себе делать отдельные образовательные продукты на основе того, что студенты смотрят сериал, а потом что-то по нему делают. Я сама в первый раз на третьем курсе попала в другую образовательную среду, когда ездила в Германию на стажировку.
Когда человек встаёт за кафедру и тебе читает какие-то безусловно важные и полезные вещи. Мне это ломало стереотипы, и уже тогда были сомнения в классической схеме образования «от одного ко многим». Мне показалось, что, наверное, есть другие пути.
Я постоянно была связана с образованием, училась в аспирантуре, писала кандидатскую и боролась с таким классическим форматом, когда тебе не совсем верно и не совсем удобно упаковывают знания. Знание есть, но работа с этим продуктом в классическом образовании немного проседает. Приятно видеть, что появляются новые штуки вроде blended-форматов и интерактивные вещи. Даже в классических структурах. Мне как МГУшнику это приятно.
А: Онлайн-курсы перезачитываются как минимум.
И: Ну хотя бы так.
А: Британка — изначально или когда ты попала туда — она уже была такой или это какой-то эволюционный процесс? Когда вуз становится всё более открытым и ориентированным на студента, который эти знания использует и аккумулирует.
И: Британке 15 лет, я туда попала четыре года назад.
А: По сути треть её жизни.
Это место работы, на котором я дольше всего задержалась, и пока планов вроде никаких нет, и мне всё нравится. И: Да, это большой путь.
Она здорово работает и в коммуникациях, и в продуктовой истории, когда в центре — студент. В так называемой ДНК бренда Британки вписан очень важный параметр — человекоориентированность. Мы максимально работаем с понятием пользовательского опыта, по крайней мере, очень стараемся. Не методичка, написанная в 1985 году, а всё же студент. Если даже возникают какие-то ситуации, мы детально разбираемся, почему студент недополучил правильный опыт, который мы для него пытались создать.
За последние четыре года мы очень много приобрели с точки зрения идей, которые мы транслируем вовне. Британка — действительно очень открытое учебное заведение.
Мы пытаемся научить — насколько я это вижу — не только красивому дизайну, но и умному. Это, например, sustainable-дизайн, потому что мы не можем не считывать этот тренд. Это мне дико импонирует, потому что наш бренд транслирует довольно правильные мысли, которые мне приятно продвигать.
В такой суперакадемической среде это кажется неправильным. А: Мне отчасти крамольной — и, возможно, это не только моё ощущение — кажется мысль называть студента потребителем.
Вообще в классической образовательной среде нет идеи понравиться студенту, а есть идея что-то в него положить, сделать из него правильный научный объект. Многие классические системы видят в студенте продукт своего учебного процесса, а не потребителя — человека, у которого есть больше прав, который как-то голосует за учебный процесс и воздействует на него, и которому надо понравиться.
Как говорят, «я не пятак, чтобы всем нравиться». И: Мне кажется, нет ничего плохого в том, чтобы иметь чёткую структуру того, что ты хочешь в студента заложить. Если совсем идти на поводу у студента — это тоже какой-то дисбаланс.
Может быть, с помощью элективов и программ по выбору, которые можно встраивать. Идеально было бы найти что-то посередине. Эти вещи мне очень импонируют. Модульная система — тоже классная история. Там тоже есть много хороших вещей, которые, может быть, недополучают студенты «свободных» образовательных институций. Мне кажется, сейчас классическое образование [не такое], как мы демонизируем здесь с вами (смеётся).
И мы взрощены все-таки в российской системе и привыкли к тому, что нам дали. Возможно, различие кроется и в том, что есть большая разница между западными и российскими вузами — именно образовательными системами.
Оно мне не помешало уж точно. Я не жалуюсь на то, какое образование я получила. Скорее, я приобрела в нём что-то, что позволяет делать мне те вещи, которыми я занимаюсь сегодня.
А: Можно ли сказать, что у Британки — как вуза, который ориентирован на творческие профессии — больше свободы в связи с тем, чему здесь учат и что преподают? Из серии: математика нужно воспитывать вот так, а дизайнера можно немного более свободно.
И: Интересно, что в Британке с прошлого года появился огромный факультет маркетинга и бизнеса. Здесь, мне кажется, всё построже. Это, безусловно, творческая история, и мне тоже импонирует, что дизайн неразрывно связан с тем, как это транслировать во внешнее пространство. Здесь мы уже вступаем на территорию маркетинга, что довольно интересно.
Наоборот, со свободой приходит ответственность. С точки зрения свободы — если посмотреть на наших студентов накануне финальных сессий, final degree shows и так далее, мне не кажется, что им как-то проще. Хорошо, у тебя нет кого-то, кто над тобой стоит, но ты сам должен пройти этот путь — защитить и доказать свою точку зрения. Даже если студентов отпускают на так называемые reading weeks, когда они самостоятельно должны что-то изучить.
Если я вспоминаю тот ритм, в котором учились мы… Я заканчивала в 2012 году, это не слишком далеко, но и не вчера. Эта свобода воспитывает в тебе какие-то важные вещи, к которым как раз не привыкли мы. Была непрерывность и подотчётность. Был постоянный прессинг — подготовиться к экзамену, выучить 50 билетов, отмечаться на занятиях и так далее.
Не знаю, что хуже или лучше, но я смотрю с большим удовольствием на то, какие получаются исследования у наших студентов. Модели разные. Это действительно какие-то большие и очень разумные штуки. У них огромное исследование даже перед тем, как создать коллекцию одежды, тем более продукты промышленного дизайна или макеты зданий.
А: А есть ли какая-то градация между медиакоммуникациями, тем, как выглядит компания в СМИ и вообще в открытом пространстве, и тем, как должен выглядеть вуз? Есть ли какие-то барьеры или вещи, которые надо огибать? Где нужно вести себя не совсем так, как вёл бы себя любой другой бренд. Или в медиакоммуникациях вуза работают те же схемы, приёмы и правила, что и в случае любого другого бренда?
И: В медиакоммуникациях в целом работает правило «Отрази правильно, без искажений, в медийной экосистеме, кто ты». Что ты транслируешь, кто твоя целевая аудитория и так далее. Если мы совсем до деталей спустимся — каждый вуз сегодня запускает рекламу в соцсетях. Отличаться, стараться под кого-то подкосить, если ты этим не являешься — это довольно странная история в коммуникациях. У меня есть ощущение, что вузам это делать не то чтобы проще, просто «сделок с дьяволом» не приходится делать. Ты продаёшь образование, это важная штука, о ней просто рассказывать. При том, что, конечно, время непростое.
Тем не менее, правильно выстроенная коммуникация, которая будет довольно честна с конечным пользователем твоего продукта — в этом и кроется залог успеха. Мы понимаем, что существует определённый контекст, стоимость, довольно большая конкуренция.
А: Вы как образовательный продукт ориентируетесь и смотрите за совершенно разными игроками, получается. Они могут быть большими и маленькими или такими же вузами
И: Да, и за западными в том числе. Смотрим из-за нашей продуктовой линейки. У нас есть большая часть — британский бакалавриат. Почему, собственно, Британская высшая школа дизайна — потому что это возможность получить диплом британского бакалавра в Москве. Это франшиза университета Хартфордшира. Чем более подробно мы родителям расскажем, во что они готовы вложить деньги и что это за образование такое, тем лучше и полезнее.
Это программа российского дополнительного образования, когда [учатся] люди постарше, с первым образованием. Есть другие истории, более короткий формат — год или два. Мы с вами могли бы сейчас пойти и поступить на графический дизайн, визуальные коммуникации.
Есть интенсивы, когда ты за 4–8 дней получаешь какую-то быструю прокачку. Есть ещё более сжатые форматы — трёхмесячные. Я сама немного преподаю — коммуникацию, контент-маркетинг. Ещё у нас есть образование для школьников. Моя недавняя любовь — программа для школьников, на которую я пришла читать теорию медиа.
Я вижу, что это действительно другое поколение, которое мыслит по-другому и другие ответы даёт на те вопросы, которые обычно задают взрослым маркетологам. То, как я общаюсь с людьми, которым 14 лет, и то, что я вижу в них — это совершенно новый опыт.
И это совсем другая коммуникация с потребителем такого продукта. Поэтому я не могу сказать, что мы соревнуемся с кем-то одним. Мы соревнуемся со всеми, и все соревнуются с нами.
На первый взгляд кажется, что вуз — довольно статичная структура. А: Супер.
И: Заходите к нам.
Как раз хотела спросить про интенсив, контент-маркетинг. А: На самом деле это огромная работа, всё кипит, и огромное количество новых игроков появляется.
И: Есть такая штука.
А: Одно дело — разговаривать про контент, другое дело — делать контент, третье — обучать контент-маркетингу. Какое место этот интенсив занимает в поле задач Британки? Давно ли появился интерес к этому направлению? И из чего он вырос?
И: Надо оговориться, что в Британке за год проходит порядка 80 интенсивов. Это история про интерес к максимальному широкому количеству сфер, полей и ниш на рынке. В интенсивах мы позволяем себе немного похулиганить и пойти чуть дальше тех больших программ, которые у нас есть. Некоторые интенсивы действительно являются пробниками с кураторами больших программ. Ты можешь протестировать, подходит ли тебе такой формат, и посмотреть, что такое Британка.
В некоторых случаях мы просто видим, что есть прекрасные лидеры мнений на рынке образования, коммуникаций или культуры, которых мы приглашаем с большим удовольствием проводить интенсивы. Некоторыми интенсивами мы можем прощупывать почву, что творится на рынке сегодня, что заходит или не заходит.
Мы на это лето запланировали уже четвёртый поток этого интенсива. Контент-маркетинг со мной в первый раз случился зимой прошлого года. С тех пор я стала преподавать на больших программах в Британке, я преподаю на программе «Маркетинг и бренд-менеджмент». С него началось моё большое хождение в образование. Ещё у нас есть замечательная программа «Медиадизайн».
Сейчас вокруг понятия контент-маркетинга происходит очень много шелухи. Казалось бы, маркетологи, бизнесовая история, [но] с другой стороны сидят дизайнеры, которые создают прототипы мобильных приложений, сайты для журналов, печатные версии. Как раньше все считали себя дизайнерами и фотографами — заводы стоят, а у нас все фотографы и менеджеры.
Это не плохо — это показывает интерес к сектору. Сейчас есть такой уклон в контент-маркетинг. Это две моих больших жизненных страсти. Контент-маркетинг прекрасно встал между маркетингом и медиапроизводством. Это меня завлекает бесконечно — как производить медийные материалы, видео, тексты, чтобы завлекать читателя. У меня медийный бэкграунд, я раньше работала журналистом. Когда на это наслаиваются метрики и измерение полезности твоего контента — здесь родился контент-маркетинг.
Я провела там небольшой блок. Мы попробовали однажды инкорпорировать эту штуку в одну корпоративную программу по приглашению одного из наших кураторов. Теперь раз в сезон, 40 академических часов я отдаю всю себя, чтобы научить людей делать хороший контент, правильно его считать и чтобы он соответствовал большой идее бренда — руководствуясь тем, что у меня получается делать в Британке с моей прекрасной командой коммуникаций. И это получилось настолько хорошо с точки зрения принятия аудитории.
Это для тех, кто работает в каком-то бренде, для маркетологов? А: Для кого этот интенсив в первую очередь? Для студентов, которые хотят получить дополнительную прокачку? Для филологов, может быть, которые хотят расширить своё поле возможностей?
Безусловный костяк — маркетологи. И: Я с большим удовольствием каждый раз рассматриваю списки студентов, которые приходят ко мне на программу.
Были дизайнеры интерьера, в прошлый сезон приезжала делегация людей из Петергофа, которые занимаются музейными коммуникациями. Там есть и удивительные штуки. Людей, которые хотят начинать или уже имеют своё дело. Приходит много стартапов.
Ещё один большой side-проект в моей жизни — история с компанией Google, где я участвую в роли ментора. На самом деле, коммуникации со стартапами — это прекрасная вещь. И ты выезжаешь менторить стартапы, например, в Сербии. Они периодически собирают сильные команды менторов и вывозят их в близлежащие страны Европы — последний раз это была Германия. Это нечасто происходит в жизни нормальных людей.
А: Практически никогда.
И вот когда ты на сербских стартапах начинаешь тестить, что такое контент-маркетинг, нужен ли он там, как они на это реагируют. И: Да. Здесь начинается совсем интересно. Там невозможно сделать референс ни на одну российскую компанию, потому что они этого просто не знают. И там это заходит едва ли не лучше, чем на полях нашей просторной родины.
А: Почему?
На нас выпадает миллиард сообщений в день — как [бренды могут] завлечь пользователя и как быть там, где потребляет контент он? И: Потому что [контент-маркетинг] всем важен в условиях полного дефицита внимания пользователя. Как сделать такие вещи, которые запоминаются, тебя воспитывают, дают немного знаний? И все эти стандартные истории про шумы, через которые мы сегодня строим свою коммуникацию между брендом и пользователем.
Но мне хочется делать какие-то более утонченные вещи. Я в этом смысле большой противник бомбёжки рекламой — что, безусловно, является частью коммуникации бренда с миром.
Поэтому я на этой программе с такой радостью вижу разные профайлы людей. Эта история про полезность и просвещение работает в любом случае, будь то стартап, маркетологи, музейщики, дизайнеры интерьера и медиа. Более того, я делю их на команды, и когда эти люди с абсолютно разным бэкграундом начинают вместе проектировать контентные решения — на этом стыке рождаются удивительные вещи каждый раз.
А: По опыту менторства в других странах можно ли сказать, что у нас в России тема контент-маркетинга неплохо развита? Или, наоборот, она развита хуже, чем за рубежом? Есть ли какие-то корреляции между тем, что у них и что у нас?
И: Мне кажется, что у нас об этой теме больше сегодня говорят.
Каждый начинает рассказывать про себя, свои удачные кейсы, это — медиа и большие бренды. Я была на огромном количестве конференций за последнее время [о том], как зарабатывать с помощью контента и как делать хороший контент. И у меня при этом ощущение, что эта тема немного уперлась сама в себя.
Надо, конечно, смотреть туда. Мне ужасно жалко, что мы не смотрим на западный опыт контент-маркетинга и немного отстаём от глобальных трендов индустрии. Все удачные проекты в контент-маркетинге, которые использовали огромные бюджеты, человековложения и ресурсы, изучены и переизучены.
Из этого что-то новое родить невозможно, когда всё так стремительно меняется на рынке — и с точки зрения брендов, и с точки зрения хорошей коммуникации.
Что отличает западную традицию работу с контентом и нашу? А: Какие там тренды?
У нас я каждый раз вижу — даже если есть какие-то клёвые штуки, всё равно у каждого маркетолога в конце появляется идея: давайте воткнём кнопку, давайте выпадет баннер, сделаем кликабельным всё вокруг, чтобы было понятно, что это — мы. И: Наверное, самое главное — абсолютная свобода и желание освободиться от рекламной коммуникации.
Когда я даю какие-то простые упражнения ребятам-маркетологам в аудитории — постоянно сваливаются в прямую рекламу продукта. С этим каждый раз приходится бороться.
Исходить от того, что читают и смотрят люди, как они на это реагируют. Я их убеждаю делать коммуникацию не продуктовой, — по крайней мере, в рамках чистого контент-маркетинга — а человекоцентричной.
А: Когда бренду не жалко дать какую-то пользу просто так — не посчитав это, не измерив в переходах, нажатиях, ссылках.
Никто при этом не мешает вам продолжать рекламную коммуникацию параллельно этой. И: Да, абсолютно.
Когда это прекрасная аналитика, которую они не жалеют и шерят в публичное пространство. Почему на Западе мы видим огромное количество аналитики, white papers, гайдов каких-то, которые люди выпускают каждый месяц? Таким образом они зарабатывают себе баллы как бренд, которому можно доверять и аналитика чьего является довольно легитимной.
А: Получается, что в западной традиции контент-маркетинг немного больше про контент…
Да, это правда. И: А у нас больше про маркетинг. У нас они отличны от того, что происходит на Западе, но мы почему-то очень мало смотрим даже на западные примеры. Конечно, надо ориентироваться на какие-то рыночные реалии.
Я говорю: «Друзья мои, нам надо смотреть абсолютно на всё». Когда мы смотрим со студентами на клевые примеры, они говорят: «Ну это же не наше». Иначе это узконаправленное мышление и история «сделайте мне, как у того-то» — довольно недалёкая стратегия.
А: Не могу ещё не поговорить про подкасты немного.
Давайте. И: На самом деле это самая приятная тема.
[речь о подкасте «Ну, па-ап!»] А: Я в любом случае должна задать этот вопрос: как и почему родился подкаст?
И: Я понимала, что этот вопрос будет, и я прокручивала в голове, как более дельно про это рассказать. У этой истории есть на самом деле две плоскости. Одна — рационально-профессиональная. Я огромный фанат формата аудиоподкастов — с тех пор как появился Serial, и подкасты запустила «Медуза».
Вдруг я ловлю себя на мысли, что я начинаю смеяться, стоя в метро, потому что дико смешно. Для меня было открытием, что я могу, проезжая в метро от работы до дома, погрузиться в абсолютно другой мир. И на меня все смотрят как на ненормального человека.
Мне это ужасно понравилось, потому что это ещё и немного щекочет воображение. Я почувствовала, что это сильный инструмент сторителлинга и передачи эмоций. Я довольно долгое время подкрадывалась к созданию чего-то своего.
Я по сути своей работы за этим рынком слежу, жалко это всё хранить в себе. С одной стороны, мне интересно всё, что я знаю и что даю в качестве знания контент-маркетинга, диджитала, медиа и сторителлинга. Не надо это держать в себе, надо отдавать.
Мне показалось, что это немного сумасшествие — полчаса говорить с собой и потом это ещё продвигать каким-то образом. Но с другой стороны, такие моноподкасты, когда один человек садится и томно начинает сеять собственную мудрость у микрофона — мне этого не хотелось.
Все огромные силы потратили на обсуждение того, что такое поколение X, Y, сейчас Z. Мне также ужасно интересна история про поколенческую разницу. Мы с моим хорошим другом как-то сидели в баре, томно обсуждая, что такое поколение Y. Какой-то публичный разговор об этом ведётся постоянно. Как мы сами себя понимаем, действительно ли у нас есть какое-то отличие. Мне почему-то тогда ужасно хотелось запустить подкаст, который просто бы назывался буквой Y, и я попыталась бы со своими сверстниками объяснить, что это такое.
Я не исследую какие-то широкие слои поколения Z, детей, как они развиваются. В общем, [темы контент-маркетинга и поколений] удачно удалось соединить в одном подкасте, который называется «Ну, па-ап!». Это разговор поколения Y с поколением даже не X, а бэби-бумеров, папе сейчас 65 лет. Я эту историю перевернула, и пока не вижу, кто ещё говорит со старшими в таком формате.
Мы стали больше говорить, я стала больше рассказывать о том, что я делаю. Стало понятно, что понимания, что я делаю, на той стороне крайне мало. Естественно, у него есть к этому огромный интерес. Ему интересно, с кем я работаю, что я говорю, каким образом я преподаю — я поняла, что там он вообще теряется, что я там рассказываю и о чём это.
В декабре мы всей семьей поехали за рубеж на операцию — это на самом деле смешной момент. Потихоньку я стала рассказывать папе всё больше и больше. Когда папа отходил от наркоза, я была там и надо было чем-то его повеселить. Насколько он был драматичный, настолько и смешной. Тут я думаю: наступило время питча. Ему нельзя было спать, и мы с мамой сидели и пытались что-то ему рассказывать. Я заранее придумала эту штуку и говорю: «Слушай, есть идея, давай запустим такую историю, где я тебе буду что-то рассказывать».
Но на следующий день, когда я приехала с утра, первое, что было сказано: «Так, что мы делаем? И я была полностью уверена, что когда человек под наркозом, он не особо что-то помнит. Как мы будем это распространять?» и так далее. Я уже придумал, надо делать какое-то название. Я поняла, что это у папы вызывает дикий энтузиазм и это такая семейная отдушина — как мы сидим и что-то обсуждаем. Слезть с этой темы уже было вообще неудобно в тот момент.
И действительно мы месяца два назад записали первую серию, и всё пошло в народ. Мне было абсолютно удивительно следить за тем, как люди по сарафанному радио начали шерить эту штуку. Фидбэк, который я получила, можно поделить на три чётких сегмента. Во-первых, это мои сверстники, коллеги и друзья. Кто-то маркетолог, кто-то совсем нет — но им интересно послушать про то, о чём я рассказываю в таком формате. Это как раз про знания.
Не то что: «Смотрите, директор Британки по коммуникациям сделал то-то» — а «Дочка Сергеева сделала подкаст с ним, а вы помните...». Вторая история — откуда-то папины сверстники стали подтягиваться и комментировать. Третья история — самая ценная для меня. Мой папа — бард, и есть некоторое комьюнити людей, которые слушают его песни. Это комментарии: «Поговорите с папой, поговорите с родителями, посмотрите, насколько это получается клёво».
А: Были ли ситуации, когда вроде кажется, что всё понятно, а оказывается, что тут открывается чёрная дыра. И на следующем шагу открывается ещё одна чёрная дыра.
Насколько такие диалоги реально показывают различия между поколениями? Когда оказывается, что какие-то вещи, которые казались очевидными, вызывают вопросы.
И: Это тоже очень прекрасно для меня, потому что каждый подкаст — маленькое минное поле. Я не знаю, где мы встрянем. Если я уже чётко понимаю траекторию того, как я веду людей из понятной мне аудитории по своим рассказам, то я в абсолютный восторг прихожу от того, как папа реагирует на какие-то вещи, совершенно понятные мне. Причём я так по-доброму издеваюсь, конечно. Я его заставляю смотреть сериал «Чёрное зеркало» или читать 50 пунктов [Ильи] Красильщика, которые он написал про современные медиа.
Папа начал с того, что он вообще ничего не собирается тыкать и ему мешает эта «чушня» смотреть сериал. С Bandersnatch, интерактивной серией «Чёрного зеркала», было смешно, потому что люди сразу начинают тыкать, и мы с друзьями обсуждали, какие мы выбрали варианты развития сюжета. На Красильщике мы застряли, потому что он со словарём сидел и переводил какие-то вещи. Абсолютно непредсказуемая реакция. Он с бумажкой пришёл и рассказывал, что он понял, а что не понял. Ему было непонятно, но он очень тщательно готовится.
Я преподаю года два, и у меня есть большое количество ответов на вопросы, которые я за свою практику услышала. Это меня тоже немного подстёгивает. Мне это очень интересно, потому что он меня застаёт врасплох, и я пытаюсь объяснять. [Папины] вопросы я не слышала ещё.
В каких-то моментах подкаста я понимаю, что где-то даже я не дожимаю, что можно было объяснить лучше и так, чтобы он понял. Но поскольку мы два довольно смешных персонажа, как отмечают люди, мы с достоинством выходим из этих образовательных ситуаций.
Одно дело, когда люди одного возраста общаются и примерно понимают значение тех или иных слов, вкладывают своё понимание в какие-то термины. А: Мне кажется, что такие вещи несут дополнительную образовательную помощь и нагрузку. Другое дело, когда приходит человек из другого поколения и просит разобрать тот или иной термин.
И: Абсолютно.
А: Получается, что ты сам понимаешь вроде бы, что это значит, а тут нужно по существу отвечать.
А когда этого инструментария у тебя нет, и ты понимаешь, что не зайдет. И: Да, потому что в любом ответе можно привести референс, похожую ситуацию в медиа или контенте.
А: Другие референсы нужны.
И: Абсолютно.
Он тоже работал в медиа большую часть своей жизни, и эти параллели тоже дико интересные. Папа постоянно сравнивает со своим опытом работы — он работал раньше на радио «Юность», на телевидении. Кому из нас сейчас придёт в голову что-то сравнивать с 70-ми и 80-ми годами?
В этом у нас есть обоюдная образовательная миссия. В этом есть и для меня тоже образовательная ценность, потому что я смотрю, как эти продукты работали раньше.
Мне кажется, это прекрасный пример того, как на стыке общения между поколениями появляется дополнительная ценность для обеих сторон. А: Здорово. В том числе и для людей, которые хотят разобраться в теме, которая им не близка по сфере деятельности.
Мне, конечно, повезло, потому что чистота эксперимента оказалась довольно высокой. И: Да, это так. У папы в жизни не было ни одной соцсети.
Но мы уткнулись, когда я попросила рассказать мне, что такое Instagram. Он условно понимает, как работает Facebook. Это интересная позиция. У него, оказывается, принципиальная позиция, почему он не хочет заводить себе соцсети, почему это великое зло и так далее.
Понятно, что это было такое: «Ну, пап, заканчивай, лучше сам чему-нибудь научись». От чего родилось вообще [название] «Ну, па-ап»: [в ответ] на риторику «Вы со своими компьютерами и соцсетями, все в телефонах, как бесит».
Не знаю, приходит ли это с возрастом или с глубиной и качеством твоих разговоров с папой и человеком из другого поколения. Сейчас я вижу, почему так. Он сказал: «Представь, в 90-е годы я здоровый мужик 40 лет с кучей идей, — он действительно творческий человек — вдруг в какой-то момент понимаю, что просто мимо меня промахнули все технологии. Вдруг откуда-то у всех телефоны появились, компьютеры, соцсети. А я просто сел и понял, что не успел».
И тут уже я думаю: «Окей, наступит мне 50–60 лет. Эта позиция показалась мне довольно интересной. Там дети себе вешают маски на лицо, и это, конечно, вообще мимо нас, судя по всему. Как всё это разовьётся?» Может быть, все вообще уйдут в Tik Tok, в котором я уже ничего не понимаю. Мне кажется, это важно. Это тоже очень интересно экстраполировать на своё будущее и подумать о том, как мы будем жить и каким образом выстраивать коммуникации.
А: Меняются ли у папы какие-то интересы или привычки по итогам общения? Есть ли какие-то изменения? Вдруг ему что-то понравилось из сериалов или что-то новое?
И: Знаете, это моё любимое. Я недавно заехала домой и стала свидетелем телефонного разговора папы и его приятеля.
Ты знаешь, что контент — это коммодити? Речь была такая: «Петрович, ты вот сидишь, чего-то пытаешься. Ты знаешь, что маркетинг сейчас считается по таким KPI, а контент вообще-то должен идти за продуктом, а не наоборот?».
Дальше появилась у нас такая история, что периодически он что-то читает в интернете и начинает мне писать: «Слушай, ты в курсе, что Twitter запустил то-то и то-то?». У нас ещё и идёт обмен новостями. Я, конечно, по-доброму посмеиваюсь, но это же круто. Ты своей болтовней зарождаешь в человеке интерес разбираться в том, как сегодня проистекает жизнь. Какие-то куски из своих лекций я ему ставлю, и он пытается в этом разобраться.
Это желание обучиться — возвращаясь к Британке и тому, во что мы верим — идеальная концепция life-long learning. Особенно когда этот источник образования — это не просто онлайн-курс или «Московское долголетие», а собственный ребёнок, который объясняет тебе, чем он живёт, и передаёт какое-то знание кроме личностных историй.
Хотя переход на личности — неотъемлемая часть нашего подкаста. Я как раз пытаюсь сделать больший упор в знания, не особо переходя на личности.
А: Это такое обучение в Британке, вне Британки, в медиа, коммуникациях, везде.
И: Получается, что это действительно обучение повсюду. Эта история очень обогащает тем, что когда ты начинаешь транслировать какое-то знание вовне, [появляются сомнения в себе]. Это не совсем комплекс самозванца, у меня просто всегда есть внутри идея — то ли я говорю, о том ли я говорю, правильно ли я сделала своё «домашнее задание». Это такой комплекс отличницы — всё ли я изучила, чтобы мочь говорить об этом людям.
Мы такой сделали круг тематический. А: Отлично.
И: Да-да.
А: Супер, можно закруглиться на такой классной ноте.
И: Круто, спасибо большое.
Наш микроформат по теме контент-маркетинга:
Как работает аутсорсинг IT-редакции
Что там на Хабре: читатели репортят опечатки Что у вас вообще за контора такая?
Что там на Хабре: теперь «✚» и «–» идут целый месяц
Подкаст.Глиф vs штатный сотрудник
Архетипы: почему работают истории
Writer’s block: аутсорсить контент — это нечестно!
Когда восьми часов… хватает (на работу)S. P. В профиле glphmedia — ссылки на все выпуски нашего подкаста.